– И что он там делает?

– Кто его знает? Может, отлеживается. Может, набирается сил. Может, ждет пособников… Известно только, что по вредности своей в первом часу ночи он морочит башку людям, особенно уставшим или поддатым, гоняет их не по тем переходам, они и до дома добраться не могут…

– Коли так, разыскивать его сегодня нет нужды, – вслух подумал Шеврикука.

– Ты лучше Дуняшу навести, – сказал Герасим, – а то что-то Петюля наш в печали. Ты сходи к ней… На всякий случай…

– Придется сходить, – вздохнул Шеврикука.

– Вот-вот. И я бы тебе советовал не откладывать…

– Сейчас и направлюсь…

«А ведь и на самом деле придется направиться, хотя это и противно. Но вдруг хоть какая ниточка потянется от нее к Любохвату с Продольным, даже если и она, и Гликерия с ними сейчас в деле…»

Нетерпение подталкивало его к действиям скорым. Убедив себя в том, что и нынче создалась сословная необходимость, Шеврикука решил напрячь приданные ему силы. На поиски Дуняши тратить время он не захотел. Выяснил, что Дуняша пребывает в Оранжерее. (Выяснил также, между прочим, что Гликерии там нет, как нет и Любохвата с Продольным.) Встречаться нынче с Горей Бойсом и бабкой Старохановой у Шеврикуки не было желания, и он вызвал Дуняшу в Ботанический сад под маньчжурский орех.

– Так, – сказал Шеврикука, – никаких слов. Никаких слез. Только по делу. Буду спрашивать. Что за похищение? Что за выкуп? И без всякого вранья.

– Тяжко нам, Шеврикука…

– Я вас понял. И не ной. Отвечай быстро.

– Кто похитил – не знаю. Мне лишь доставили кассету с голосом Гликерии. Она умоляет заплатить выкуп.

– Почему – тебе? Служанке. А не какому-нибудь… высокому нынешнему покровителю Гликерии?

– Лишь мне известно, где укрыты вещи и драгоценности…

– Какие вещи?

– Те, за которыми ты ходил с наволочками. То есть те, что остались от твоей добычи. И старые ценности Гликерии.

– И ты так верна Гликерии, что не перепрячешь ее безделушки, а сможешь отдать их похитителям?

– Да, я так верна ей! – сказала Дуняша с вызовом. – Оскорбления же твои я смогу выдержать. Я их заслужила.

– Тебе знакомы Любохват и Продольный?

– Знакомы. Именно они стали или выбраны посредниками похитителей.

– А кто похитители?

– Не знаю. Кто-то в силе. Раз сумели похитить, запугать, укротить Гликерию. И вынудить ее принять их условия.

– Она с ними не в сговоре?

– Зачем это ей?

– Зачем! – усмехнулся Шеврикука. Усмешка его вышла горькой.

– Она с ними не в сговоре, – сказала Дуняша. – И она страдает. Я клянусь.

– Оставьте ваши клятвы при себе, – поморщился Шеврикука. – Если я и проявляю интерес к этой истории, то вовсе не из-за Гликерии и ее страданий, а потому, что имею счет к Продольному и Любохвату. Какие сроки и условия выкупа?

– Завтра в девять утра вещи, по их списку, я должна принести в парк, к шашлычной, сесть там за четвертый столик от входа. Обещано: через час туда доставят Гликерию. Даны гарантии.

– Какие тут могут быть гарантии? – раздраженно сказал Шеврикука. – Кстати, летом я давал Гликерии две вещицы, на сохранение. Где они?

– Они при ней. То есть они были при ней.

– В списке выкупа их нет?

– Нет.

– Ладно. Разберемся с ними позже… Есть у тебя предположения, где они могут держать Гликерию?

– Нет.

– Кассета при тебе?

– Вот она. И вот список.

– Если сегодня дело не выйдет, завтра объявлюсь в парке.

– Она страдала в последние дни, она раскаивалась, она жалела, что вовлекла тебя в ту историю… Поверь мне…

– Сейчас у меня потекут слезы! – рассердился Шеврикука. – Уволь меня от раскаяний и жалостей. Они не имеют отношения к моему делу. К моему, поняла?!

В Землескребе, в квартире акулы Зелепукина, Шеврикука прослушал кассету. Слова произносила действительно Гликерия. И обращалась она именно к Дуняше. Обращалась с мольбой, на этот раз, признал Шеврикука, искренней. Но, конечно, она могла иметь в виду и то, что Дуняша доставит звуковое послание ему, Шеврикуке. И все же, принимая во внимание и это соображение, можно было посчитать, что Гликерия напугана и измучена. Она не играла. И, судя по звучанию ее слов, состояние ее натуры и духа было скверное. О похищении и выкупе, подчиняясь требованиям бандитов, она просила Дуняшу никому не сообщать, никакого добра, ни украшений, ни нарядов, ни реликвий, не жалеть, тем более что они ей теперь – в тягость, лучше бы их не было.

Кассету Шеврикука прослушивал еще раз десять. Естественно, не для того, чтобы разжалобить себя мольбами и стенаниями Гликерии. Ему надо было выделить, выявить, усилить и опознать шумы, сопутствующие словам пленницы. Кто-то кашлял. Будто бы за стеной. Кто-то щелкал зажигалкой. Может, прикуривал. А может, и подносил огонь к подбородку Гликерии. Автомобили проезжали мимо убежища похитителей, и было их множество. Звук двигателя одного из них показался Шеврикуке знакомым. Шеврикука остановил движение кассеты, усилил громкость, а в себе – чувствительность, «Ба, ба, да на таком же разъезжает Олег Сергеевич Дударев!» – сообразил Шеврикука. Но от знания того, что мимо похищенной прокатил «лендровер» Дударева, цель исследования Шеврикуки не приблизилась. Ну если, конечно, Дударев подъезжал к офису концерна «Анаконда» на Покровке… Это кое-что… Но именно кое-что! Требовалось усилить чувствительность восприятия решительным образом. И вот уже Шеврикука ощущал шорохи вокруг Гликерии и чуть ли не запахи помещения. Кто-то снова кашлянул за стеной и произнес хрипло: «Вольфрам Тырныаузского месторождения, три тонны…» А пахло-то вокруг Гликерии табаками.

Запись слушать более не было нужды.

Шеврикука снова взглянул мельком на список дани. Вещи Марии Антуанетты из коллекции графа Сергея Тутомлина, королевские табакерки, елизаветинские веера, золотые карандаши для записей пар танцоров на ростопчинских балах и прочее и прочее… Экие обнаружились в Останкине любители антиквариата!

Воинственным Шеврикука отправился на Покровку.

В стеклянно-офисной конторе магазина «Табаки и цветные металлы А. Продольного» клиентов было двое, а бронхитно-громко кашляла одна из сотрудниц-стюардесс. Нынче она говорила о титане Березниковского комбината. Шеврикука выскочил на улицу в опасении, как бы не вышел к клиентам из хозяйских помещений сам А. Продольный. Темница Гликерии находилась где-то рядом, за стеклами. Либо над потолком, либо под полом. Скорее всего, под полом, соображал Шеврикука, запахи табаков исходили наверняка от образцов предлагаемой магазином продукции. То есть со склада. А склады в покровских домах заводили в подпольях.

В подполье, которого, впрочем, могло и не быть, Шеврикука решил проникать со двора и сквозь стены. Уже в стенах он ощутил, что склад и впрямь есть, он устроен как бункер, не так давно, и в нем на полу лежит пленница. И дверь в нем – бункерная, а при двери – охрана, мощь ее – злообеспеченная. Призывать себя к расчетливым действиям Шеврикука не смог, его вела ярость, он проломил стену и ввалился в склад-бункер, вызвав шум падения коробок и каких-то предметов. За дверью явно обеспокоились. Шеврикука притих. Он начинал видеть в темноте. У его ног лежала женщина. Гликерия. Она была без сознания. Это отчасти обрадовало Шеврикуку. Слышать Гликерию, вести с ней разговор было бы Шеврикуке неприятно. Он старался смотреть на нее не как на страдалицу, не как на хорошо знакомое ему существо, а как на улику, способную изобличить Продольного и Любохвата. Связали Гликерию не веревками, а проволокой, похоже, что колючей. Мучили ее жестоко. («Ну как же, легко ли вынудить женщину отказаться от нарядов и побрякушек накануне зимнего маскарада!» – подумал Шеврикука, но тут же посчитал свое соображение недостойно-грубым.) Шеврикука освободил Гликерию от варварских пут, отодрал пластырь от глаз, кляп хотел оставить во рту, но после колебаний вытащил и кляп. Тихонько подошел к двери, толкнул ее плечом – легче сдвинуть Останкинскую башню. Ногой задел за что-то. Предмет был, кажется, знакомый. «Ба, да это же концебаловский Омфал! – поразился Шеврикука. – Копия дельфийского Пупа Земли. И он здесь!»