– В премии главное-то не бумажка из кассы, – просветил его Дударев, – а диплом и звание. Новая степень уважения… Кстати, зарплату вашу мы опять индексировали. И крепко. А получать ее вы будете теперь в долларовом эквиваленте. Да! Мы на это уже способны.

– А… – Вопрос некий собрался задать Шеврикука. Но замолчал.

– Я вас понял! Понял! – заторопился Дударев. – Да, задержки. Да, неплатежи. Но получите, получите! И паркетные работы скоро начнутся. Паспорт, я надеюсь, у вас есть?

– То есть… – смутился Шеврикука. – При чем мой паспорт?

– Я имею в виду заграничный, – сказал Дударев. – Заграничный паспорт.

– Нет у меня заграничного паспорта! – решительно заявил Шеврикука.

– Жаль, конечно, жаль… Но это мы быстро устроим… Для нас в ОВИРах и МИДах нет блиндажей и укрепрайонов. В концерне мы завели иностранную комиссию. Вы скоренько принесите фотографии, сами знаете какие, и мы вмиг все оформим.

– А зачем мне заграничный паспорт? – надменно спросил Шеврикука.

– Понадобится, Игорь Константинович, понадобится, – заверил его Дударев. – Вот, скажем, паркет. Годится ли наш паркет для дома на Покровке? Как же! Это дрянь что за паркет! Тьфу! А вот в Северной Италии, на границе с Австрией, – чудо что за паркет. Из альпийских елей. Из них и страдиварии делают. Туда вы, как мастер и дока, и отправитесь за цветными и фигурными плашками.

– Куда мне… – пробормотал Шеврикука. – У меня здесь дел хватает…

– Какие у вас в Москве могут быть дела! – возмутился Дударев. – Съездите на две недели. Отдохнете. Совершите восхождение на вершины. Обмоете премию тирольскими винами.

– Ну, если только в грузчики вы мне отпишете Сергея Андреевича, Крейсера Грозного, – сказал Шеврикука.

– Это надо обсудить, – задумался предприниматель. – Это если его змей отпустит.

– Конечно, – согласился Шеврикука. – А то кто же будет носить ему на десерт гвоздики…

– Какие гвоздики? Какой десерт? – не понял Дударев.

Но сейчас же десерты амазонского змея Анаконды перестали занимать Олега Сергеевича Дударева. Он взял Шеврикуку под руку и по-приятельски увлек его на прогулку по улице Королева в направлении Останкинской башни. И заговорил секретным шепотом в старании, чтобы его не услышали ни земляки-пешеходы, ни Отродья Башни, ни крепыш Дубовое Полено, занятый у штурвала чтением мужской газеты с картинами услаждений.

– А потом, Игорь Константинович, – доверял Шеврикуке Дударев, – случится попросить вас настелить паркет где-нибудь на острове вроде Канар, Флорида хороша, но уж больно далека, в домике махоньком о двух покоях и трех спальнях, с павлиньим пением во дворе. И чтоб в приятных помещениях на видных местах фамильный герб был выложен. С вензелями О. Д. Герб цветной с вензелями вы выложить сможете?

– Смогу, – вздохнул Шеврикука.

– Ну и чудесно, – заулыбался Дударев. – Только это все между нами. Тсс-с! Никому ни словечка, прошу вас. В особенности этому горлопану и бездельнику Крейсеру Грозному. Он и наврет в сто коробов!

– А привидений из Москвы в тот махонький домик вы не выпишете? – спросил Шеврикука.

– Если заскучаем, то и выпишем. Отчего же и не выписать?

– Монплезир… Монкураж… Но ведь им тоже, наверное, потребуются заграничные паспорта, – предположил Шеврикука.

– Какие проблемы! – махнул рукой Дударев. Но тут же и спохватился: – Кому паспорта? Привидениям? Мы их провезем как сувениры. Впрочем, все выясним. Это ведь не сейчас. Это ведь и не послезавтра. Это ведь к зиме… А теперь уж, с вашего милостивого разрешения, Игорь Константинович, повернем к моей колымаге. Меня небось заждались.

И они повернули к колымаге.

А через полчаса возле входа на Выставку Достижений Шеврикука повстречал сановного домового из Китай-города Концебалова-Брожило, в грядущем – Блистония, всадника и оптимата.

Как и в прошлое посещение Останкина, Концебалова опять украшала оранжевая роба ремонтника дорожных покрытий, но на этот раз ступни его от беспокойств и колющих мелочей земной поверхности отделяли не изделия массовой культуры на манер кроссовок «Трейнинг», а пахнущие животным миром римские сандалии дорогой кожи.

– Шеврикука, – спросил после обмена взаимоуважительными приветствиями Концебалов-Брожило, – вы слышите, они кричат: «Отрешить!» Кому они назначают отрешение?

– Мне-то не все ли равно, – сказал Шеврикука. – Какому-нибудь прохвосту. А может быть, дураку. Не будем судить, кто они сами.

Если покажется занимательным, кому грозят отрешением и кто сравнялся судьбой с бедолагой Никсоном, подумал Шеврикука, всенепременно узнаю у Радлугина, хотя бы и через «дупло» Пэрста-Капсулу. Но что уж могло быть этакого занимательного во всяких отрешениях?

И Концебалов-Брожило, будто распознав умонастроение Шеврикуки, более никаких слов об отрешениях не произносил. Грядущий Блистоний был сегодня чрезвычайно деликатен, а на Шеврикуку то и дело остро взглядывал, словно бы желая открыть в знакомце нечто, ему дотоле неведомое, но на днях кем-то обнаруженное. Что же он, заинтересовался и сам Шеврикука, прежде во мне не рассмотрел и не исследовал? И ради чего он прибыл нынче в Останкино? Ради Пузыря? Или ради Омфала из якобы утерянной коллекции, который теперь, если верить Концебалову, ему не терпелось по жизненной необходимости обрести вновь?

Но ни про Пузырь, ни про Омфал, Лихорадки и Блуждающий Нерв Концебалов-Брожило не произнес ни слова, а стоял или прогуливался вместе с Шеврикукой безгласно и тем Шеврикуку удручал.

– Листал я на днях «Словарь античности», – не выдержал Шеврикука.

Концебалов будто и не расслышал его слов.

– Текст ученый, немецкий, а отпечатано в Можайске, иллюстрации неважнецкие, и дельфийский Омфал выглядит там смутно, – не мог остановиться Шеврикука, а уже понял, что говорить более не стоит, он и так уже оказался в положении глупейшем.

Концебалов взглянул на него как бы в удивлении.

– Неужели при ваших теперешних заботах и интересах у вас находится время брать в руки «Словарь античности», книгу столь отдаленную от этих забот и интересов? – спросил он.

То ли Концебалов иронизировал, то ли он произнес сложную для восприятия Шеврикуки китайгородскую светско-гипюровую тонкость.

– Отчего же мне не взять в руки «Словарь античности»? – поинтересовался Шеврикука. – И какие такие у меня теперь особенные интересы и заботы?

– Ну как же! Как же! Выйдут особенные! – произнес Концебалов, сведенные ладони протянул к Шеврикуке, словно на них обязан был появиться пирог со слоеным смыслом. – Наслышаны-с! Наслышаны о том, что вы получили!

«И этот, что ли, поздравит меня с премией?» – подумал Шеврикука.

– А что я получил?

– Ну не кокетничайте, Шеврикука, – укоряюще покачал радикально постриженной головой Концебалов, и носок римской сандалии его катанул по асфальту камешек. – Я ведь служу в осведомленном доме.

– Я не забыл, – кивнул Шеврикука. – А потому хотел бы у вас узнать, что же такое я получил?

– Полагаю, что простодушно-наивные мотивы в нашем с вами разговоре неуместны, – сказал Концебалов.

– Возможно, я допустил бестактность, упомянув о невнятном изображении дельфийского Омфала, конечно, тут легчайшее совпадение – ваша коллекционная вещица и античный Пуп Земли… И я бормочу сейчас невнятное… Просто я, памятуя о том, что вы служите в осведомленном доме и сами изо дня в день осведомляетесь, подумал, будто вы могли внести поправки в свои пожелания… Иные считают, что я нечто получил. Я же знаю, что на меня нечто возложено. И это возложенное вряд ли может помочь в каких-либо деловых предприятиях, в частности, и в приобретении античных сувениров.

«Фу ты! – вздохнул Шеврикука. – Экую я тягомотину выговорил! И зачем?»

– Спасибо за разъяснения, любезный Шеврикука, – сухо произнес Концебалов. – Я и не рассчитывал на то, что вы сейчас же броситесь выполнять мою хрупко-интимную просьбу, даже если бы я втрое утяжелил приз, то бишь гонорар, то бишь – как было при государыне Екатерине – вывод. Я опасался, что вы при вашем новом… значении, так скажем… заважничаете и про всякие омфалы забудете… А ведь теперь вам будут доступны всякие удивительные ходы и приемы…